Время медленно близилось к вечеру; но, благодаря волшебному влиянию поздней весны, которой уже завтра было суждено превратиться в юное лето, Париж был залит мягким солнечным светом.  В садах, мимо которых проходил Анжольрас, увлеченно играли дети из добропорядочных семейств: попытки бездомных воспитанников улиц попасть сюда и нарушить своим видом общую картину безмятежности и покоя пресекались, по мере сил, служителями закона; хотя некоторые всё равно пробирались в сады сквозь решетки оград и бродили возле прудов с плавающими лебедями, возле цветущих яблонь, возле чужого – столь близкого и одновременно столь далекого – счастья и иногда получали в награду за сообразительность кусок хлеба.  Но, помимо тихой радости, которой весна всегда наполняет город, в его атмосфере чувствовалось напряженное беспокойство, как на пустынной равнине перед сражением вражеских армий. 
Проходя квартал за кварталом и анализируя итоги сегодняшней встречи, молодой человек вскоре очутился возле Мэнской заставы.
- Ну что же, посмотрим, как Грантер выполнил данное им обещание, - подумал Анжольрас.

Наверно, каждый человек, даже не имеющий склонности к размышлениям о высоких материях, задумывался о значении времени; о том, как его горизонталь, протяженная в вертикали вечности, с одной стороны, способна служить инструментом для четкой регламентации человеческой жизни, принудительно расписывая её по часам и минутам,  а с другой стороны – преподносить в виде безвозмездного дара забвение страдающей душе; неотвратимо приближать смерть – но вместе с тем быть и необходимым условием для любого прогресса и развития.  Время полно загадок и противоречий. Время не лишено субъективности: в восприятии, например, каторжника, осужденного на казнь, прожитый астрономический день будет сильно отличаться от этого же дня, но в восприятии королевского чиновника, отбывающего положенные часы на рабочем месте в обществе официальных бумаг.  Абсолютная линия времени словно искажается в призме индивидуального сознания. Каждое мгновение несет в себе определенную предпосылку для событий будущего, являясь одним из базовых элементов системы каузальных связей. В едином временном поле располагаются различные случайности, которые затем превращаются в факты;  эти случайности, ведущие свой род из глубины веков, переплетаются между собой… И происходит то, что происходит.

Собственно, к чему это всё? Если бы Анжольрас пришел к Мэнской заставе на час раньше, он мог бы застать  Грантера за почти героическими усилиями, вопреки всему, поведать завсегдатаям у Ришфе, что Франция и её народ стоят у порога нового мира. Или же, наоборот, если бы энтузиазм и контрреволюционная инициатива жандармов не прервали собрание в Латинском квартале, Анжольрас мог бы оказаться у заставы позже и решить, что разумный срок, отведенный для миссии Грантера, уже истек…

Но так уж сложились обстоятельства, что молодой человек пришел к Мэнской заставе именно сейчас, когда стихла не только речь Грантера, но и относительная оживленность её обсуждения.
Анжольрас приоткрыл дверь и вошел. Посетители заведения вели себя как самые типичные обыватели, смеялись и наполняли стаканы дешевым вином; то и дело звучали пошлые шутки, эмоциональные восклицания и иногда шепот. Зайди сюда пара полицейских, пусть даже с преувеличенным до степени паранойи осознанием собственного долга охранения режима от посягательств, они бы не нашли, к чему придраться. Сам же «посланник»  беспечно играл в домино и, конечно, успел обзавестись очередной   бутылкой вина.
Нельзя сказать, что Анжольрас испытал разочарование: он был готов застать нечто подобное; он лишь окончательно убедился, что идея  с поручением была заведомо утопична.  Юноша даже не собирался подходить к горе-революционеру с проповедью, что, мол, нехорошо и безнравственно инициировать собственные обещания, которые впоследствии всё равно окажутся забытыми и принесенными в жертву пьянству. К чему тратить слова. Анжольрас еще раз обвел комнату взглядом, задержав его на Грантере.

Анжольрас всё еще стоял на пороге заведения, когда Грантер, интуитивно чувствуя его взгляд, повернулся и – вот уж воистину безмерное нахальство! – адресовал ему приветствие, в обычной своей беззаботной манере приподнимая бутылку. У Анжольраса на мгновение мелькнула мысль о том, что некоторые люди, используя в течение жизни определенные вещи, как бы обретают с ними некое единство и тождественность; для окружающих их образ без этой вещи становится незавершенным, да и сами они ощущают себя неловко. Примеров таких вещей может быть множество: веер в руках у молодой кокетливой девушки;  траур, который кто-то когда-то одел в целях демонстрации своей безутешности и показательно бесконечного горя; солидная трость у пожилого господина-буржуа; и, собственно, бутылка вина у Грантера...
А тот выглядел так, будто не он только что подвел «Друзей Азбуки»: ни капли осознания своей безответственности!
- Пьян, - равнодушно, но не без ноты презрения вынес вердикт Анжольрас.